Три года назад в конце июня у меня снимала комнату девушка Сара из Англии. Когда мы обсуждали погоду, она говорила:
- У вас тут холоднее, чем у нас. И еще у вас очень резко меняется погода. Вчера было +20, а сегодня уже +12!
- Это просто какой-то неудачный июнь выдался - отвечал я - Обычно в июне тепло.
Два года назад в конце июня ко мне приезжали друзья из Ульяновска. Они ходили в куртках и мокли под дождем. Они говорили:
- Блин, ну и погодка. И это всегда так?
- Нет - отвечал я - Просто в этом году так получилось. Бывает.
Год назад в Петербурге вообще не было лета. Ну было, конечно, дней эдак десять в сумме. Но на этом все.
В этом году можно посмотреть в окне, потом на градусник, потом вспомнить, сколько было в июне теплых дней, и все станет ясно.
Не знаю, как насчет глобального потепления, но вот новый ледниковый период явно все ближе. Пройдет еще лет пятнадцать, и летом в городе будет не больше +18, а зимой не холоднее -8. Тогда начнут люди собирать вещи и уезжать из Петербурга обратно. Например, в Сибирь и на Дальний Восток, где сейчас жара - в Новосибирске +26, а в Якутске +30, в Хабаровске +28.
- Не могу, - скажут, - жить в вашем климате! Мы там у себя в сорокоградусных морозах в футбол на улице играли, а как в Питер перебрались, так все время носом шмыгаем и горло полощем. Ни лета у вас нормального, ни зимы человеческой - одна серая хмарь. Живите тут сами!
Так потихоньку и поуедут - кто вглубь материка, кто в Европу, кто Азию. И застынут в молчании пустые высотки Кудрово, Парнаса и Девяткино; на детских площадках Проспекта Ветеранов будут пастись лоси и дикие кабаны; а в заброшенном Окее у метро Купчино поселится старик-отшельник пишущий Великий Русский роман за прилавком, где когда-то продавали филе трески и живых карпов.
Оставшиеся жители переберутся ближе к центру, а метро ограниченчат кольцом Крестовский-Черная речка-Выборгская-Новочеркасская-Обводный-Московские ворота-Нарвская-Василеостровская. На остальных станциях закроются тяжелые двери, погаснет свет, и они уйдут в глубокий анабиоз до лучших времен, если таковые вообще настанут.
Туристы все еще будут приезжать в город, но мало кто из них пойдет на обаяние белых ночей и решит остаться. Коренные ленинградцы будут иногда отлавливать на улицах загорелых приезжих из Екатеринбурга и спрашивать:
- Ну как вам у нас?
- Очень нравится! Такой город красивый! Погода вот только не очень.
- А вы к нам переезжайте. - будут предлагать ленинградцы. - У нас места много! Город большой! А погода - ну что погода. Привыкаешь со временем.
- Нет, спасибо! - рассмеются в ответ загорелые екатеринбуржцы. - Мы уж лучше у себя на Урале.
Потом станет еще холоднее, и с севера придут сумрачные скандинавы. Они приедут на Теслах и внедорожных велосипедах с широкими шинами и попросится в Петербурге, потому что после ослабевания Гольфстрима их страны превратились в непригодные для жизни заснеженные равнины, где стоят промерзшие насквозь аккуратные домики, да заиндевевшие покосившиеся ветряки. И конечно Петербург их примет - люди они хорошие, работящие, к непогоде привыкшие. Пускай забирают себе обезлюдевший Приморский район и пустую и мертвую башню Газпрома, где на самом верхнем этаже живет одна только сошедшая с ума бывшая топ-менеджер, которая без конца проводит встречи и планерки для своих тридцати кошек.
Так пройдет еще несколько лет, и одна темная ночь, когда ледяные ладони как ореховая скорлупку раздавят Часовню Тишины в Хельсинки, к Петербургу придут на лыжах последние финны. Никакой границы между Россией и Северными странами до тех пор, пока не будет, но на подходе к городу останется символический пост-избушка, в которой поселится Иван Верещагин - самопровозглашенный Последний Пограничник Севера. В тулупе поверх куртки Columbia и с охотничьим карабином на плече он выйдет навстречу финнам.
- Куда вы теперь, Юсси? - спросит он главного финна в шапке с Муми-троллем.
- На юг - ответит тот. - Таймаасса. Бангкок. Пойдешь с нами, Иван?
- Не могу - скажет Верещагин - Служба!
Тогда финны молча оставят у него избушки, закупоривают, забивают, вступают в битву, вступают в битву с собой. А Верещагин помашет им в руке и вернется в избудье на горячую свечу и портрет Льва Толстого.
А еще через несколько лет в Петербурге не останется никого. Он застынет в морозном плену, и никто уже не закажет коктейль Боярский, не нарисует наклейку логотип футбольного клуба «Зенита» и не купит уличную шаверму. Замерзнет Нева, снега занесут проспекты и улицы, обвалятся разводные мосты.
И только перед полуразвалившимся Зимний дворцом можно заметить какое-то движение - это огромный мамонт чешет спину об Александрийскую колонну, цепляет хоботом обломки императорской мебели и, играя, подбрасывает вверх, любуясь тем, как блестит на солнце позолота.